Девушка у обрыва - Страница 19

– А что случилось у ваших соседей? – спросил я присутствующих. – Почему у них на двери висит знак одиночества?

– У них большое несчастье. В их квартире жил молодой инженер-строитель. Месяц назад он полетел в командировку на Венеру и там погиб. Обрушилось какое-то сооружение. Вы же знаете, наши земные материалы плохо переносят инопланетные условия.

Внезапно фильм прервался, и на экране телевизора возник Старший Диктор, окружённый переводящими машинами. Диктор был взволнован.

– Внимание! Внимание! – сказал он. – Слушайте чрезвычайное сообщение. Работают все земные и внеземные передающие системы.

Всемирный Учёный Совет обсудил теоретические выкладки, представленные научной группой Андрея Светочева, а также проверил правильность формулы Светочева. Возможность создания принципиально нового единого универсального материала признана правильной и технически осуществимой.

Предоставляю слово Андрею Светочеву.

На экране появился Андрей. Вид у него был скорее встревоженный, чем радостный. Глухим, невыразительным голосом начал излагать он сущность своего открытия. Он часто запинался, не находил нужных слов, некоторые повторял без всякой надобности – вообще, культура речи у него хромала. Я вспомнил, что в школе отметки по устному разделу русского языка были всегда ниже моих. Но сейчас он говорил совсем плохо – на тройку, если даже не на двойку. Только когда он подходил к стоящей поодаль световой доске и начинал чертить какие-то формулы и таблицы, голос его звучал увереннее, выразительнее. (Сейчас эту речь Андрея знает наизусть каждый школьник, но знает её в подчищенном виде, без всяких пауз, запинок и повторений. На меня же тогда, признаться, она не произвела сильного впечатления.) Андрей употреблял слишком много научных и технических терминов, понять которые я не мог. Сущность же его открытия, как вы все знаете, сводилась к тому, что он теоретически доказал возможность создания единого универсального материала из единого исходного сырья – воды.

Но вот Андрей умолк, экран погас, и в комнате на миг воцарилось молчание. Затем все мои новые знакомые, не сговариваясь, встали в знак высшего уважения. Пришлось встать и мне, хоть в глубине души я счёл излишним такое преувеличенное выражение чувств.

– Начинается новая техническая эра, – тихо сказал кто-то.

Мы вышли на балкон. С высоты двадцатого этажа видны были уходящие за горизонт огни Москвы. Справа от нас виднелись башни Кремля, озарённые особыми прожекторами солнечного свечения. Казалось – над Кремлём вечное солнце, вечный полдень.

Когда я проснулся на следующий день в отведённой мне комнате, то сразу почувствовал, что уже девять часов одиннадцать минут. Квартира была пуста, все её жители ушли на работу. Я умылся, съел приготовленный мне завтрак и посмотрел утреннюю газету, которая почти целиком была посвящена Андрею и его открытию. Затем я вышел на балкон.

Внизу, на набережной Москвы-реки, тёк людской поток, и всё в одном направлении – к Красной площади. Этот поток не вмещался на тротуаре, он захлёстывал мостовую, и из-за этого не могли двигаться элмобили и элтобусы.

«Странно, – подумал я. – Сегодня не Первое мая, и не Седьмое ноября, и не День космонавтики. Неужели вся эта суматоха из-за Андрея?»

Я включил телевизор. Показывали Ленинград. «Стихийный митинг на Дворцовой площади», – сказал Диктор, и я увидел на площади множество людей. У всех были счастливые лица, будто невесть какое чудо случилось. Группы Студентов несли довольно аляповатые, наспех сделанные плакаты. «Давно пора!», «Даёшь единый универсальный!», «Химики рады, физики – тоже!» «Ура – Андрею!» – вот что было написано на этих плакатах. Толпа вела себя совершенно недисциплинированно – она громко пела, гудела, шумела на все лады. Я выключил Ленинград и включил Иркутск, но и там было то же самое. На площади толпился народ, пестрели самодельные плакаты. На одном было написано: «Металлы, камень, дерево, стекло» – все эти слова были жирно зачёркнуты, а поверх начертано: «Единый универсальный». Затем я включил Лондон, Париж, Берлин – там происходило то же самое, только надписи на плакатах были на других языках.

«Эта всемирная суматоха не должна мешать моей работе, – подумал я. – Каждый должен делать своё дело».

Вскоре я вышел из квартиры и через двадцать минут был на воздушном вокзале.

Самодельный Атилла

В те времена до Новосибирска можно было лететь экстролетом, скоростным ракетопланом, рейсовым дирижаблем и дирижаблем-санаторием. Так как спешить мне было незачем, то я выбрал дирижабль-санаторий и вскоре был на его борту. Дежурный Врач провёл меня в двухместную каюту и показал мою постель. Затем он приложил к моему лбу ЭСКУЛАППП, который показал всего три болевых единицы по восходящей.

– Ну, вы, товарищ, два МИДЖа проживёте, – улыбнулся Врач. – Но у вас лёгкое переутомление, поэтому я назначу вам кое-какие процедуры. Есть ли у вас какие особые пожелания?

– Если можно, то пусть моим однокаютником будет Человек гуманитарного направления, – попросил я. – Голова уже гудит от всех этих технических разговоров.

Врач ушёл, а в каюту вскоре вошёл Человек средних лет. При нём был довольно большой чемодан, что меня несколько удивило: как правило, Люди давно уже путешествовали без ручной клади. Мой спутник сообщил мне, что зовут его Валентин Екатеринович Красотухин и что у него две специальности: он Ихтиолог и Писатель. Признаться, имя это мне ничего не говорило, хоть я знал не только литературу XX века, но и современную. Назвав себя и свою профессию, я поинтересовался, какие произведения созданы моим однокаютником.